δώρος
Отчет с "Охоты на мессию".
I
Дядя Йаков сидит за столом и улыбается. Он одновременно протягивает по вяленной рыбе людям, расположившимся справа и слева от него. Мы празднуем Шаббат небольшой доброй компанией в гостях у Авива Филиппа бен Гамлиэль.
Рыбешек всего две, но тут уж чем богаты - а с пустыми руками не явишься.
Вот и захватили рыбу, да еще несколько хлебов и вина. С вином у нас нет беды - виноградник нынче дал хороший урожай.
Каждый отделяет немного от рыбьего хребта и передает другому. Так и чаша с вином и хлеб ходит по кругу. На всех хватит, можно не переживать.
День солнечный, но холодный - от того в доме горит очаг.
У брата Авива самый горячий очаг во всем Ершалаиме, это точно.
Так хорошо на сердце, что хоть пой, хоть кричи. Вспоминаю ночь Пасхи, что была недавно - как набился в дом народ, после службы в Храме - вел разговоры, едой делился друг с другом, смеялся и шумел, как Ривка танцевала со своими звенелками, как стихи кто-то принес и я читал их.
Быть апостолом
II
«Царствие Небесное - оно уже здесь» - говорил брат Шимон.
И пусть другие таращат на меня глаза, когда я повторяю эти слова (куда уж мне до убедительности Шимона). Вижу это Царство между нами каждый раз, как соберемся вместе.
А за стенами неизменно - крики. То львы подрали овец, то римляне обнажают свои мечи, то казнь.. а может два иудея никак не сторгуются, или очередной пророк несет свое слово в оттопыренные уши.
Что будет с городом? Мне не дано знать, но верю, что переживет он многое и мой народ никто отсюда не прогонит. А прогонит, так вернутся - вся история иудеев подтверждение тому.
Если честным быть - не люблю я свой народ. «Он буйный» - так еще в Моисеевых книгах сказано.
И с того времени ничего не изменилось. Но Господь любит его и таким.
Город изнывает и корчится - от злости на римлян, на бродяг и чужеземцев, на себя, на Господа. Он ждет, ждет своего мессию. И находит. В одном, другом, третьем… Ошибаясь снова и снова. И продолжает искать.
Парит в душном воздухе не истина, но ее призрак.
Что это за птица такая?
У меня всегда было слишком много дурных вопросов. Община ессейся всё смотрела на меня снисходительно и твердила, что я плохо знаю Тору и слишком юн, что то я не понимаю своего счастья - с малых лет оказавшись на пути Света. Но мне не хватало света в тех стенах.
III
Иехуда бен Йоатам с пяти лет жил в общине. Мальчика привел туда отец, в порыве очиститься от «эллинской скверны», что развел вокруг себя его отец. Привел - а сам взял и умер.
И вот уж десять лет рос парень у ессеев, был послушником. В общину не принимали, от себя не отпускали - заботились. И стало ему тесно в этом всем. Стал он гулять чаще по Ершалаиму и слушать разговоры. Познакомился с Аглаей - женой римского претора, что горела идеями Платона и растолковывала греческую философию всем желающим. Как-то она прочла Иехуде отрывок из Иллиады. Господь Бог! Как это отличалось от текстов Торы. И светлей и человечней былы эти слова. Как будто наполнены жизнью в противовес сухим и пыльным строчкам Писаний. По крайней мере молодому иудею казалось так.
В один день Аглая позвала Иехуду с собой на диспут в дом Шаула бар Толомай, что бы тот послушал её беседу с женой Шаула о красоте. Диспуты не были юноше в новинку - община каждый день толковала Тору с разных сторон и это бывало увлекательно. Но говорить о красоте среди аскетичных ессеев не было принято.
И конечно заслушался тогда Иехуда диспута - и не пришел на полуденную молитву, не совершил ни омовения, ни жертвоприношения. Он понимал, что его сейчас ищут, но будто прикипел к скамье в доме Шаула.
Живущим в общине не дозволялась пить и есть неосвещенное. Но когда хозяин предложил Иехуде налит воды, тот не стал отказываться. Лишь поблагодарив и завороженно протянув руку к кубку.
Нарушить правило, которое ты соблюдал всю жизнь - страшно.
Огромный металлический кубок оказался непомерно тяжел как нарушенный обет.
Но когда юноша отпил, небеса не разверзлись и все осталось как прежде. Он повторил и почувствовал удивительное счастье расширившегося мира.
IV
… Но возвращаться в общину все равно пришлось.
Когда Иехуда вошел, главы общины сидели с лицами полными явного укора.
Как раз подошло время собрания и всей общине предстояла беседа.
У ессев был обычай - и благой и страшный - каждый день говорить о своих переживаниях, печалях и радостях. Всем в общине было дело до души своего ближнего - оно и хорошо может, но тяжело не иметь возможность остаться один на один с самим собой даже в мыслях и тревогах.
Иехуда ничего не стал скрывать - и не отрицал своей вины. Но все сильней были мысли о том, что ему не по пути с этими людьми. Хорошими и праведными! Но все же - переживающие Господа иначе.
Не человек для закона, но закон для человека - помянул он в тот момент слова дяди. Порой дисциплина не помогает приблизится к Богу, но лишь ожесточает сердце и отдаляет от него.
Когда собрание закончилось и равви с раввой решили посовещаться, дабы решить какое наказание назначить провинившемуся. А Иехуда с братом Эммануэлем сели читать псалмы.
Очень скоро у послушника созрела мысль о том, что ему надлежит сделать дальше.
В этом городе Господь был как будто бы везде и нигде - он не мог поймать его. Ни в святилище ессеев. Ни в Храме Иерусалимском, что больше на скотобойню походил. Ни даже в римском храме, куда приводила его однажды матрона Аглая и про богов своих рассказывала - хоть и прекрасны они, да так на людей похожи.
Но был еще один путь, где никто не помешал бы ему вознести Богу свою молитву, как велело его сердце. Да и послушать скажет - ли Господь что-то в ответ. Этот путь вел в пустыню.
Когда равва Ханна вошла, Иехуда не дожидаясь, что, скажет мудрая, выпалил.
- Я понял, что должен сделать! Я отправлюсь в пустыню и буду молиться там.
На лице женщины отразилось удивление
- Ты сейчас удивишься, но знаешь, это ровно то наказание, что мы назначили тебе.
Псалтырь выпал у юноши из рук.
- Славен Господь! - все, что нашел он сказать
Так и было решено. Равва наставила послушника об опасностях, скрывавшихся в пустыне, благословила и дала свой мех с водой. Закутавшись в плащ, Иехуда отправился в безлюдный песчаный простор, что раскинулся за пределами Иерусалима.
V
Пустыня гудела, полная жизни. Жизни не схожей с той, что кипит в городе, лишенной суеты, но полной безжалостностной нечеловеческой красоты. Созерцая пустыню - познаешь законы Божьи не хуже, чем читая Тору. И чувство того, что мир един, целостен и подвижен захватывает тебя. И ты видишь Бога в песчаных узорах и клочьях облаков, в травинках и колючках, в ящерицах и собственных следах.
Многие, кто ходили в пустыню рассказывали о голосах, демонах, искушении.
Не знаю. Я подвергся лишь искусанию насекомыми.
Солнце светило, а потом лил дождь, а потом была радуга. И я говорил, говорил, бормотал, молился.
Но Господа Бога я не слышал. Может, стоило кричать, что бы он отличил мой голос среди всех взывающих к нему?..
Я слышал лишь самого себя - и это не был голос страстей, не был голос разума. Но тихий и внятный голос полный и тем и другим, идущий глубоко изнутри.
Я точно понял следующее: мне надлежало покинуть ессев.
Нет, не мог я принять того, что они полагали всех живущих вне Общины детьми тьмы, отказывая им в спасении. Я чувствовал и видел сейчас - что равно как все отбрасывает тень и во всем есть доля света.
Путей к истине - их много. Путь ессев был путем праведности, но я желал найти свой.
Поэтому следовало уйти и поселиться в доме дяди. Его как раз сделали священником и кто-то должен был заниматься виноградником. Буду делать вино и читать книги, приглашать в дом ученых мужей и слушать их. Вот как раз и удивительный человек - сам Филон Александрийский гостил у дядюшки.
Да, если жить среди народа Иерусалима грязи и искушений будет больше. Но разве не больше праведности в том, кто выстоял перед грехом? Пусть говорила во мне и молодая бесстрашная гордость и жажда свободы.
…Но ведь не привела она меня во тьму.
VI
Иехуда вернулся из пустыни, к исходу третьего дня, когда он рассказал равви и равве о принятом там решении - страшно они опечалились. И дали ему еще время подумать.
А молодой иудей решения своего менять не собирался - он отправился в город и поведал своему дяде о пережитом. Тот с радостью принял племянника и возрадовался его готовности вернуться в их маленькую семью. Йаков не очень то любил ессеев и давно уже грозился забрать Иехуду оттуда. Да пока собирался этот сам убежал.
Община простилась с послушником по доброму, хотя и видна была тревога в их лицах: что он будет делать?
Да юноша сам не представлял куда ведет дорога. Но, не взирая на туман, он просто делал шаг вперед.
Легче ли будет общаться с Господом в Храме Иерусалимском чем в святилище ессеев?
А что будет если не ходить и не приносить жертвы?
Он решил не тревожится о том, что не зависит от него сейчас, а довериться Господу Богу.
Поселиться у дяди, а там может и станет видней.
VII
Однажды, стоя на пороге дядюшкиного дома, приметил он странника - тот остановился в доме по соседству, у Гамлиэля, порой бывал у ессеев. Одетый в одежды цвета пустыни и сам весь как выжженный песок, он рассказывал о какого-то Галлиейском Учителе. И даже ессейские равва с равви признавали дела и слова того учителя достойными.
И вот - в тот вечер Иехуда заговорили с этим человеком. Оказалось, что и зовут их одинаково.
- Расскажи мне про своего учителя? Что привело тебя к нему?
И другой Иехуда рассказал.
Речи его были просты, но рисовали дивные вещи. И говорил он от самой души - не заученными речами, а извлекая из сердца каждое слово, вспоминая и заново проживая все то, чему был свидетелем.
И глаза и голос его были полны любви.
Он говорил, что его учитель творит чудеса и меняет жизни людей, что он учит Торе, но прежде всего - тому, что Бог любит нас. И нам надлежит любить Бога превыше себя, а ближних своих как самих себя. И тут та пустота, что обволакивала Невидимого Господа наполнилась чем-то важным. Той милостью, которой не хватало нигде в этом городе.
Будь мои учителем, - не долго думая проговорил Иехуда
Не моим учеником ты будешь, но учеником учителя моего, отозвался Иехуда.
Обнялись они и слезы потекли из глаз Иехуды, не знал он как сказать о том, что происходит, но понимал - вот оно - что-то важное. Тут и Авив подошел, обнял их, да в свой дом пригласил.
VIII
Оказалось всего трое человек в Ершалаиме видел учителя из Галилеи вживую, но последователей у него было не мало. Таких же людей, как и я увидевших свет в словах его учеников.
И так чудно оказалось сидеть среди них - невольно задаваясь вопросом - что же держит вместе нас всех? Ведь никто не пришел туда за выгодой..Скорее всего - за правдой, которой не хватало, да за помощью. И что бы не быть одному.
Тем вечером меня и крестили брат Шимон, да брат Иехуда.
И повторил я все, что мне сказали - ибо не было чуждого в обетах их, все так же, как и тора учит. Только была там капля нечто большего.
С вами Бог! От сердца говорю, - то ли радуется, то ли удивляется дядя Иаков, стоявший рядом, - Вы первые заставили этого дурня принять слова пророков и закон Торы.
Смеюсь.
Сам дядя креститься не стал. Сказал для начала на Учителя посмотреть хочет, да послушать его, когда тот в Ершалаим войдет. И решить. Ну пусть так - он человек разумный у нас, не то что я.
А братья говорят - учитель придет скоро.
Хорошо бы. А то буйный народ, так и готов поверить любому чудотворцу, что на улице шастает. Вон, что с Натаниэлем какая история приключилось! Когда себя машиахом назвал, да к войне стал призывать. И чудное самое, что не смотря на то что Синедрион порешил забить его камнями - осуществлять этого люди не стали. За своего человека заступились. Мол, заблудшая овца, да своя.
А ессеи ведь за Натаниелем пошли, поверили.
Да и сам я… как-то послушал слова одного Иешуа и сомнения в сердце закрались.
Говорит: «Какой же машиах ваш учитель из Галилеи? Да я же рос с ним..»
Собрал я тогда сомнения в кучу - да и выкинул в помойную яму. Что бы ни говорили, а братья мои добры, и жизнь человека меняется, если кто с ними тесно столкнется. И моя изменилась. Кем бы Учитель их ни был, а благим вещам научил. Да и.. где еще чужих по крови людей братьями да сестрами считают?
Пусть приходит учитель, а мы постараемся что бы были готовы люди к его приходу и ждали его.
I
Дядя Йаков сидит за столом и улыбается. Он одновременно протягивает по вяленной рыбе людям, расположившимся справа и слева от него. Мы празднуем Шаббат небольшой доброй компанией в гостях у Авива Филиппа бен Гамлиэль.
Рыбешек всего две, но тут уж чем богаты - а с пустыми руками не явишься.
Вот и захватили рыбу, да еще несколько хлебов и вина. С вином у нас нет беды - виноградник нынче дал хороший урожай.
Каждый отделяет немного от рыбьего хребта и передает другому. Так и чаша с вином и хлеб ходит по кругу. На всех хватит, можно не переживать.
День солнечный, но холодный - от того в доме горит очаг.
У брата Авива самый горячий очаг во всем Ершалаиме, это точно.
Так хорошо на сердце, что хоть пой, хоть кричи. Вспоминаю ночь Пасхи, что была недавно - как набился в дом народ, после службы в Храме - вел разговоры, едой делился друг с другом, смеялся и шумел, как Ривка танцевала со своими звенелками, как стихи кто-то принес и я читал их.
Быть апостолом
II«Царствие Небесное - оно уже здесь» - говорил брат Шимон.
И пусть другие таращат на меня глаза, когда я повторяю эти слова (куда уж мне до убедительности Шимона). Вижу это Царство между нами каждый раз, как соберемся вместе.
А за стенами неизменно - крики. То львы подрали овец, то римляне обнажают свои мечи, то казнь.. а может два иудея никак не сторгуются, или очередной пророк несет свое слово в оттопыренные уши.
Что будет с городом? Мне не дано знать, но верю, что переживет он многое и мой народ никто отсюда не прогонит. А прогонит, так вернутся - вся история иудеев подтверждение тому.
Если честным быть - не люблю я свой народ. «Он буйный» - так еще в Моисеевых книгах сказано.
И с того времени ничего не изменилось. Но Господь любит его и таким.
Город изнывает и корчится - от злости на римлян, на бродяг и чужеземцев, на себя, на Господа. Он ждет, ждет своего мессию. И находит. В одном, другом, третьем… Ошибаясь снова и снова. И продолжает искать.
Парит в душном воздухе не истина, но ее призрак.
Что это за птица такая?
У меня всегда было слишком много дурных вопросов. Община ессейся всё смотрела на меня снисходительно и твердила, что я плохо знаю Тору и слишком юн, что то я не понимаю своего счастья - с малых лет оказавшись на пути Света. Но мне не хватало света в тех стенах.
III
Иехуда бен Йоатам с пяти лет жил в общине. Мальчика привел туда отец, в порыве очиститься от «эллинской скверны», что развел вокруг себя его отец. Привел - а сам взял и умер.
И вот уж десять лет рос парень у ессеев, был послушником. В общину не принимали, от себя не отпускали - заботились. И стало ему тесно в этом всем. Стал он гулять чаще по Ершалаиму и слушать разговоры. Познакомился с Аглаей - женой римского претора, что горела идеями Платона и растолковывала греческую философию всем желающим. Как-то она прочла Иехуде отрывок из Иллиады. Господь Бог! Как это отличалось от текстов Торы. И светлей и человечней былы эти слова. Как будто наполнены жизнью в противовес сухим и пыльным строчкам Писаний. По крайней мере молодому иудею казалось так.
В один день Аглая позвала Иехуду с собой на диспут в дом Шаула бар Толомай, что бы тот послушал её беседу с женой Шаула о красоте. Диспуты не были юноше в новинку - община каждый день толковала Тору с разных сторон и это бывало увлекательно. Но говорить о красоте среди аскетичных ессеев не было принято.
И конечно заслушался тогда Иехуда диспута - и не пришел на полуденную молитву, не совершил ни омовения, ни жертвоприношения. Он понимал, что его сейчас ищут, но будто прикипел к скамье в доме Шаула.
Живущим в общине не дозволялась пить и есть неосвещенное. Но когда хозяин предложил Иехуде налит воды, тот не стал отказываться. Лишь поблагодарив и завороженно протянув руку к кубку.
Нарушить правило, которое ты соблюдал всю жизнь - страшно.
Огромный металлический кубок оказался непомерно тяжел как нарушенный обет.
Но когда юноша отпил, небеса не разверзлись и все осталось как прежде. Он повторил и почувствовал удивительное счастье расширившегося мира.
IV
… Но возвращаться в общину все равно пришлось.
Когда Иехуда вошел, главы общины сидели с лицами полными явного укора.
Как раз подошло время собрания и всей общине предстояла беседа.
У ессев был обычай - и благой и страшный - каждый день говорить о своих переживаниях, печалях и радостях. Всем в общине было дело до души своего ближнего - оно и хорошо может, но тяжело не иметь возможность остаться один на один с самим собой даже в мыслях и тревогах.
Иехуда ничего не стал скрывать - и не отрицал своей вины. Но все сильней были мысли о том, что ему не по пути с этими людьми. Хорошими и праведными! Но все же - переживающие Господа иначе.
Не человек для закона, но закон для человека - помянул он в тот момент слова дяди. Порой дисциплина не помогает приблизится к Богу, но лишь ожесточает сердце и отдаляет от него.
Когда собрание закончилось и равви с раввой решили посовещаться, дабы решить какое наказание назначить провинившемуся. А Иехуда с братом Эммануэлем сели читать псалмы.
Очень скоро у послушника созрела мысль о том, что ему надлежит сделать дальше.
В этом городе Господь был как будто бы везде и нигде - он не мог поймать его. Ни в святилище ессеев. Ни в Храме Иерусалимском, что больше на скотобойню походил. Ни даже в римском храме, куда приводила его однажды матрона Аглая и про богов своих рассказывала - хоть и прекрасны они, да так на людей похожи.
Но был еще один путь, где никто не помешал бы ему вознести Богу свою молитву, как велело его сердце. Да и послушать скажет - ли Господь что-то в ответ. Этот путь вел в пустыню.
Когда равва Ханна вошла, Иехуда не дожидаясь, что, скажет мудрая, выпалил.
- Я понял, что должен сделать! Я отправлюсь в пустыню и буду молиться там.
На лице женщины отразилось удивление
- Ты сейчас удивишься, но знаешь, это ровно то наказание, что мы назначили тебе.
Псалтырь выпал у юноши из рук.
- Славен Господь! - все, что нашел он сказать
Так и было решено. Равва наставила послушника об опасностях, скрывавшихся в пустыне, благословила и дала свой мех с водой. Закутавшись в плащ, Иехуда отправился в безлюдный песчаный простор, что раскинулся за пределами Иерусалима.
V
Пустыня гудела, полная жизни. Жизни не схожей с той, что кипит в городе, лишенной суеты, но полной безжалостностной нечеловеческой красоты. Созерцая пустыню - познаешь законы Божьи не хуже, чем читая Тору. И чувство того, что мир един, целостен и подвижен захватывает тебя. И ты видишь Бога в песчаных узорах и клочьях облаков, в травинках и колючках, в ящерицах и собственных следах.
Многие, кто ходили в пустыню рассказывали о голосах, демонах, искушении.
Не знаю. Я подвергся лишь искусанию насекомыми.
Солнце светило, а потом лил дождь, а потом была радуга. И я говорил, говорил, бормотал, молился.
Но Господа Бога я не слышал. Может, стоило кричать, что бы он отличил мой голос среди всех взывающих к нему?..
Я слышал лишь самого себя - и это не был голос страстей, не был голос разума. Но тихий и внятный голос полный и тем и другим, идущий глубоко изнутри.
Я точно понял следующее: мне надлежало покинуть ессев.
Нет, не мог я принять того, что они полагали всех живущих вне Общины детьми тьмы, отказывая им в спасении. Я чувствовал и видел сейчас - что равно как все отбрасывает тень и во всем есть доля света.
Путей к истине - их много. Путь ессев был путем праведности, но я желал найти свой.
Поэтому следовало уйти и поселиться в доме дяди. Его как раз сделали священником и кто-то должен был заниматься виноградником. Буду делать вино и читать книги, приглашать в дом ученых мужей и слушать их. Вот как раз и удивительный человек - сам Филон Александрийский гостил у дядюшки.
Да, если жить среди народа Иерусалима грязи и искушений будет больше. Но разве не больше праведности в том, кто выстоял перед грехом? Пусть говорила во мне и молодая бесстрашная гордость и жажда свободы.
…Но ведь не привела она меня во тьму.
VI
Иехуда вернулся из пустыни, к исходу третьего дня, когда он рассказал равви и равве о принятом там решении - страшно они опечалились. И дали ему еще время подумать.
А молодой иудей решения своего менять не собирался - он отправился в город и поведал своему дяде о пережитом. Тот с радостью принял племянника и возрадовался его готовности вернуться в их маленькую семью. Йаков не очень то любил ессеев и давно уже грозился забрать Иехуду оттуда. Да пока собирался этот сам убежал.
Община простилась с послушником по доброму, хотя и видна была тревога в их лицах: что он будет делать?
Да юноша сам не представлял куда ведет дорога. Но, не взирая на туман, он просто делал шаг вперед.
Легче ли будет общаться с Господом в Храме Иерусалимском чем в святилище ессеев?
А что будет если не ходить и не приносить жертвы?
Он решил не тревожится о том, что не зависит от него сейчас, а довериться Господу Богу.
Поселиться у дяди, а там может и станет видней.
VII
Однажды, стоя на пороге дядюшкиного дома, приметил он странника - тот остановился в доме по соседству, у Гамлиэля, порой бывал у ессеев. Одетый в одежды цвета пустыни и сам весь как выжженный песок, он рассказывал о какого-то Галлиейском Учителе. И даже ессейские равва с равви признавали дела и слова того учителя достойными.
И вот - в тот вечер Иехуда заговорили с этим человеком. Оказалось, что и зовут их одинаково.
- Расскажи мне про своего учителя? Что привело тебя к нему?
И другой Иехуда рассказал.
Речи его были просты, но рисовали дивные вещи. И говорил он от самой души - не заученными речами, а извлекая из сердца каждое слово, вспоминая и заново проживая все то, чему был свидетелем.
И глаза и голос его были полны любви.
Он говорил, что его учитель творит чудеса и меняет жизни людей, что он учит Торе, но прежде всего - тому, что Бог любит нас. И нам надлежит любить Бога превыше себя, а ближних своих как самих себя. И тут та пустота, что обволакивала Невидимого Господа наполнилась чем-то важным. Той милостью, которой не хватало нигде в этом городе.
Будь мои учителем, - не долго думая проговорил Иехуда
Не моим учеником ты будешь, но учеником учителя моего, отозвался Иехуда.
Обнялись они и слезы потекли из глаз Иехуды, не знал он как сказать о том, что происходит, но понимал - вот оно - что-то важное. Тут и Авив подошел, обнял их, да в свой дом пригласил.
VIII
Оказалось всего трое человек в Ершалаиме видел учителя из Галилеи вживую, но последователей у него было не мало. Таких же людей, как и я увидевших свет в словах его учеников.
И так чудно оказалось сидеть среди них - невольно задаваясь вопросом - что же держит вместе нас всех? Ведь никто не пришел туда за выгодой..Скорее всего - за правдой, которой не хватало, да за помощью. И что бы не быть одному.
Тем вечером меня и крестили брат Шимон, да брат Иехуда.
И повторил я все, что мне сказали - ибо не было чуждого в обетах их, все так же, как и тора учит. Только была там капля нечто большего.
С вами Бог! От сердца говорю, - то ли радуется, то ли удивляется дядя Иаков, стоявший рядом, - Вы первые заставили этого дурня принять слова пророков и закон Торы.
Смеюсь.
Сам дядя креститься не стал. Сказал для начала на Учителя посмотреть хочет, да послушать его, когда тот в Ершалаим войдет. И решить. Ну пусть так - он человек разумный у нас, не то что я.
А братья говорят - учитель придет скоро.
Хорошо бы. А то буйный народ, так и готов поверить любому чудотворцу, что на улице шастает. Вон, что с Натаниэлем какая история приключилось! Когда себя машиахом назвал, да к войне стал призывать. И чудное самое, что не смотря на то что Синедрион порешил забить его камнями - осуществлять этого люди не стали. За своего человека заступились. Мол, заблудшая овца, да своя.
А ессеи ведь за Натаниелем пошли, поверили.
Да и сам я… как-то послушал слова одного Иешуа и сомнения в сердце закрались.
Говорит: «Какой же машиах ваш учитель из Галилеи? Да я же рос с ним..»
Собрал я тогда сомнения в кучу - да и выкинул в помойную яму. Что бы ни говорили, а братья мои добры, и жизнь человека меняется, если кто с ними тесно столкнется. И моя изменилась. Кем бы Учитель их ни был, а благим вещам научил. Да и.. где еще чужих по крови людей братьями да сестрами считают?
Пусть приходит учитель, а мы постараемся что бы были готовы люди к его приходу и ждали его.